 |
|
|||||
|
|
ВОСТОК-ЗАПАД «Вы за этого, вы – за другого, а я – за себя»
«І от лежать тут цих троє східняків…» (Іван Драч) 15 лет назад – 19 ноября 1989 года – в Киеве впервые за долгие годы советского удушья тысячи людей вышли на улицу в день перезахоронения Василя Стуса, Олексы Тихого, Юрия Литвина. Символично, что накал политических страстей в Украине совпал с этой датой, когда киевляне, преодолевая страх, решились выйти на улицы столицы. Стус, Литвин, Тихий вернулись на Родину и уже мертвые возглавили эту процессию. Система отступила… Символично и то, что на биг-бордах, месяцами красовавшихся на улицах Донбасса и называвшихся «Гордость Донбасса», портрету того же Стуса места не нашлось. Как и то, что сделавший себе карьеру на «защите» Стуса Медведчук возглавляет уходящую в небытие администрацию Кучмы, а его «аналитики» рассылают на его же телеканалы «темники», в кторых требуют ни словом не упоминать о том, что супруга Виктора Ющенко преподнесла в дар Гороловскому музею Стуса какие-то вещи... Но вернемся для начала на 15 лет назад. Интересная была эпоха, стоит напомнить хотя бы молодежи. Итак, инициативную группу похорон в Киеве возглавила тогда Ирина Калинець. Именно к ней тогда с такой просьбой обратился Дмытро Стус – сын поэта. Из воспоминаний Ирины Калинець: Мы почали готуватися до того похорону. І я сказала тоді організаторам, Михайлу Гориневі, що їх треба зустріти. Вони на батьківщину повертаються. Це не просто похорон, це повернення. Треба вийти з прапорами, зі свічками до Борисполя і зустріти. Був лютий мороз. І я пам’ятаю, як кагебісти сиділи тоді у приміщенні аеровокзалу. Я пам’ятаю, бо я страшенно замерзла і пішла погрітися. І один з них повернувся і сказав : «Да, привезли уже машину с ящиками». Я зрозуміла, що уже на подвір’ї машина, і побігла. Справді, машина вже стояла і труни були запаковані в дерев’яні ящики. І тоді ми вистроїлися перед тими машинами. І до мене підходить міліціонер і каже: «Вы долго так будете идти?» Він вирішив, що ми так будемо йти до Києва. Я кажу: «Та ні, ми лише по цій площі пройдемо». Так починався похорон. За рішенням киян, похорон мав бути із римо-католицької церкви, оскільки Київські греко-католики там теж мають відправу, але я сказала, що цього не зрозуміють люди. Багато хто не зрозуміє, що ми повинні повернути Україні її храм. І українській церкві, повернути віру і народ. І тому я сказала, що краще хоронити з тої церкви, звідки хоронили Валерія Марченка. Пішли ми з Валею (дружиною Василя Стуса – ред.) до батюшки Ніколая. Він с казав, що на подвір’ї можна поставити домовини. Але зм’як і дозволив поставити в церкві. То було б дуже страшно тримати домовини на подвір’ї… Раненько прийшли хлопці, і прийшла молодь із прапорами, і зайшли до церкви. І батюшка Ніколай за наказом Філарета збунтувався. Як це так, прапори в церкві! Господи, в цілому світі національні прапори висять у церквах, а в нас не можна. Він сказав, що не буде відправляти, поки не винесуть прапорів. І вийшли з прапорами. Люди вийшли, щоб була відправа. І за наказом Філарета замість панахиди батюшка підняв дві літургії, що взагалі за канонічними правилами не дозволено. То є навіть тяжкий гріх. І тоді два наші греко-католицькі священики, отець Ярослав Лесів і отець Іван Сокільник, зайшли до церкви, щоб заспокоїти людей. Щоб люди не наважилися під час літургії навіть РПЦ робити якісь рухи в церкві. Бо яка б мила чи немила нам та служба Божа, навіть якщо вона весь час славила Пімена, це є служба Божа. І наші священики стояли весь час… Але ми вже спізнювалися, адже час був вирахуваний, кожна хвилина. З міліцією ми ходили по Києву і вираховували, де мають зупинитися автобуси. Я ще пригадую суперечку з деякими людьми з Києва з оргкомітету, які мені закидали: «Що ви робите? Як ви могли собі взагалі уявити таку річ, щоб від Софії до Університету люди стали зі свічками? Та ж людей поб’ють і розженуть!». Я сказала, що не поб’ють. Не поб’ють. Ми нагадаємо міліції, що кожна людина на Землі народжена матір’ю. А кожна мама вчила свою дитину, що якщо йде похорон – стань! Зупинися! Зніми шапку і постій! Бо ти також смертний. І ти не маєш права бути похований, як пес. Бо коли так будеш відноситися до того, хто йде в останню свою дорогу, то ти не знаєш, як тебе будуть від проводжати. На оргкомітеті виникла навіть сутичка. Мені дорікали, що це фантастичний задум. Поруч сидів Михайло Горбань. І я тоді кажу: - Михайле, скажи їм, чого ми хочемо! А він каже: - А ми хочемо, щоби на 22 січня був ланцюг від Києва до Львова. Знаєте, клин клином вибивають. Ну що таке від Софії до Університету Київського супроти ланцюгу від Києва до Софії? І коли вони почули цю ідею, вони замовкли. За пять хвилин дванадцята я була на Софії, і мені стало страшно. Стояло кілька львів’ян… І раптом почали йти люди! Вони плили як ріки! За п’ять хвилин зібралася тьма людей. Люди йшли, йшли, йшли, йшли…Таке враження, нібит вони чекали десь по брамах, по підворіттях, щоб рівно о дванадцятій опинитися на площі. І вони стали зі свічками. Дуже багато було кагебістів. І раптом маси людей, які стали плече в плече зі свічками. І тоді вони, не знаючи, що діяти, напереріз автобусам, які вже почали виходити на Софійську площу, пустили тролейбуси і машини. І ланцюг розірвався. І деякі люди не зорієнтувалися, що дуже важливо було не зупиняти ходу. Розумієте, важливо було. Нам би все одно вони не дали ті домовини витягнути з машин. Нам йшлося про одне – щоб вздовж того кордону свічок ті автобуси пройшли. Трошки така була дезорієнтованість. І раптом колона розірвана. Автобуси залишилися. Два хори, греко-католицький хор із Калуші і хор автокефальної церкви ідуть і співають. Дуже люди організовані. Ця організованість була просто неймовірна. Це як за помахом якоїсь палички. Стала колона, а автобусів не пускають. І тоді я біжу зі всіх сил до першого хрестоносця і кажу: «Ідіть! Повільно, повільно, крок за кроком». І вони пішли. Вниз по Володимирський. І коли такий проміжок виник великий, з того боку вулиці стоїть такий високий працівник органів, дивиться так на мене і каже: - Да, твоя взяла. Ладно, езжайте! Ви знаєте, що це означало? Це означало, що він тут же збагнув те саме що і я. Що зараз по Володимирській колона підійде до певного будинку, стане під тим будинком і буде кричати: «Ганьба!» доти, поки автобуси не доженуть колону… Київ дивився на цей похорон настільки здивованими очима! Вони казали, що такого ще не було. А старі люди казали, що хіба-що коли ховали Лесю Українку… Була така ситуація перед церквою. Ми дуже спішили. Ми страшенно нервували. Ми не встигали. Адже все по хвилинах розраховано. Отець Іван і отець Ярослав дають розпорядження обнести домовини довкола церкви. А я кажу: -Нема часу! Нема часу! Розумієте! Боже мій! Три рази! Це ж півгодини вони будуть обносити… І раптом отець Іван випростовується і каже мені: -Пані Ірино! Звідки Ви знаєте, чи ми не будемо їх канонізувати? Це ж мученики наші. Якби мені в горлі стало. Я кажу: -Добре. Гаразд… Василь не прагнув бути святим. Але він прагнув високої духовності . І тої церкви, і тої віри, яка об’єднує всю Україну. Але це Україна молодих. Це не наша Україна. Ми – покоління нездале. Ми – покоління нікудишнє. Ми – покоління феодального розуму. Але з нашого покоління буде те покоління, про яке ви говорите Буде. Я знаю, що буде.» (По материалам книги «Нецензурный Стус», составитель Богдан Подгорный) НОЯБРЬ-2004 15-летие перезахоронения трех поэтов прошло в Киеве в относительно камерной обстановке. Сын Василия Семеновича Дмитрий презентовал накануне новую книгу «Василь Стус. Життя як творчість», в которой отдельная глава посвящена именно событиям пятнадцатилетней давности. В Центре Леся Курбаса (ул. Владимирская, 23-б) три вечера подряд давали новый моноспектакль замечательной актрисы Галины Стефановой по творчеству В. Стуса. Первый Национальный «расщедрился» ночным эфирным временем для фильма «Пресвітлої дороги свічка чорна» (реж. С. Чернилевский, оператор Б. Подгорный). 18 ноября в помещении Киевского Научно-Исследовательского Института «Эластик» (ул. Пражская, 5) состоялось открытие филиала Горловского музея имени Василя Стуса. Событие по значимости своей – уникальное и даже необычное. Горловка – 300-тысячный промышленный город в Донецкой области, в котором Василь Стус после окончания Донецкого пединститута работал учителем украинского языка в средней школе. Инициаторами создания музея выступила группа бывших сотрудников МВД во главе с выходцем из России, проживающем ныне в Горловке, генералом МВД в отставке Олегом Михайловичем Федоровым. На церемонию прибыло немало людей, так или иначе связанных с украинским диссиденством, среди них - Василь Овсиенко, Микола Горбаль, Богдан Горынь, мать Валерия Марченко и вдова Сергея Параджанова Светлана. Выступили перед гостями председатель общества имени В. Стуса Лесь Танюк и народный депутат Украины Борис Олийнык. Среди участников вечера были представители педагогического коллектива броварской школы №5 во главе со своим директором Олександром Мажугой. Школа несколько лет пытается закрепить во властных кабинетах право для школы носить имя Василия Стуса. Приехал на церемонию открытия и директор Винницкой областной библиотеки им. Тимирязева Василий Цыганюк – инициатор и организатор ежегодных стусовских чтений, проходящих в Виннице. В связи с этой датой в памяти всплывает иное событие: пять лет тому назад газеты коротко сообщали о том, что в Киеве с дома № 61 по проспекту академика Вернадского похищена мемориальная доска с барельефом украинского поэта и диссидента Василия Стуса. Милиция сразу же сделала заявление, что полностью исключает политические мотивы, поскольку на месте мемориальной доски не было ни оскорбительных надписей, ни каких-либо иных следов, свидетельствующих о политической подоплеке. Нетронутой осталась ваза с цветами. Скорее всего, преступники польстились на кусок бронзы, из которого был изготовлен барельеф. С воспоминания о том эпизоде и началась наша беседа с Дмитром Стусом: – Знаете, сразу же после смерти Щербицкого была устроена провокация - сожжены кресты на могилах перезахороненных. А та первая табличка была изготовлена из цветных металлов, и уж бутылку водки за это купить было можно… Но и сожжение креста, и история с исчезновением таблички - явления одного порядка, на мой взгляд. Простых людей использовали в определенных политических целях. Народ хотел независимости, но не совсем «догонял», что ему от нее нужно. В 91-м люди проголосовали за независимость – но жить стало хуже. Если сюда напрямую заводить символ – а Стус всегда, вот так, напрямую становился символом, – то этот символ если и не вызывает сопротивления, то, как минимум, вызывает непонимание, а во многих случаях – даже агрессию. Сожженный крест, сорванная табличка – это, скорее, закономерность, чем случайность. Для меня было бы странным, если б чего-то подобного не присходило. - Дмитрий, день перезахоронения в 1991 году вылился в огромную, многотысячную демонстрацию. Подобного не было в столице со времен прощания с Лесей Украинкой. Как Вы считаете, кем был для украинцев ТОГДА Ваш отец? Почему так много людей вышло проводить в последний путь его и его друзей? - Во время перезахоронения Стус стал символом – непонятным, возможно, чужим для многих, «выламывающимся» из привычной картины. Но именно поэтому он и стал символом. Для большинства то, что люди тогда вышли на улицу, – было непонятно. Как было непонятным и то, почему именно бывшего заключенного Стуса одним из первых привезли в Украину, в Киев. Потом уже появился интерес к поэзии, к творчеству в целом. Но и сейчас политически Стус гораздо более востребован, чем блестящий поэт, рядом с которым в 20-м столетии можно поставить разве что Тычину, и по большому счету – никого больше… - Уже целое десятилетие В. Стус как поэт входит в школьную программу. Основной акцент при изучении его творчества и биографии делается, как правило, на понятии «свободной личности». В свете сегодняшнего дня эта тема имеет особенное преломление, не так ли? - Что такое свободный человек? Сам по себе этот термин требует пояснений. На мой взгляд, это не тот человек, который не боится, а кто усилием воли может поставить себя выше страха, перебороть его в себе. Не скажу, что свободный человек – тот, кто не ошибается. Но тот, кто после того, как гепнется «мордой в дерьмо», может подняться, умыться и пойти дальше. И не просто пойти дальше, пряча от всех глаза - нет, не бояться открыто признать свои ошибки. Из Стуса пробовали создать некую марионетку, такого себе фанатика национализма. Сколько мог – я этому сопротивлялся. Мне кажется, что благодаря мне и Михайлине Коцюбинской, Евгению Сверстюку, Мыколе Рябчуку, если это и произошло, то не до конца. Говоря о Стусе, следует говорить больше не о свободном человеке, а о Поэте. О Поэте, который, заполняя бланк заказа в КПЗ в перечне необходимого наряду с яблоками, карандашами и бумагой просил «один раз вдохнуть справедливости», «один раз простить»… Ему это было нужно, он об этом писал, находясь в тех диких условиях. Стус как человек…О нем можно говорить как о совершенно непостижимой субстанции, которая проросла на грунте униженного достоинства украинцев как таковых. Проросла в Донецке – очень сложном крае, где нужно или принять существующие правила игры, или бороться до конца, отстаивая право быть собой. Там все обостренно, нет полутонов. Или тебя растопчут, или ты себя должен отстоять. Стус выбрал для себя чрезмерно сложный, дикий по тем меркам путь – он защищал, отстаивал в Донецке украинскую культуру. Мне кажется, глядя из Киева, понять, о чем идет речь, – просто невозможно. В то же время Стус прежде всего – это литература. С 73-го года о Стусе можно говорить как о человеке в себе – то есть о внутренней биографии поэта, который создает человека в себе и полностью растворяется именно на этом уровне. С другой стороны, сегодня много говорят о противостоянии Стуса, о его голодовках, о многочисленных акциях протеста - в каком бы лагере он не содержался … Это выдают как квинтэссенцию, главное в его личности. Но это абсолютно не так. Он поступал так потому что это были его друзья или люди, которых он считал таковыми, ибо они были ему значительно ближе, чем власть, которая унижала их и его в том числе. Хотя с другой стороны, это были люди совершенно разного интеллектуального уровня, которые очень часто по-разному воспринимали одни и те же вещи. Бывали ситуации, когда он находил общий язык с «русскими шовинистами» быстрее, чем с «украинскими» националистами. Но в то же время он понимал, что украинские националисты, с которыми он мог быть тысячу раз не согласен – это свое, а русские шовинисты, с которыми в каких-либо конкретных вещах он мог быть тысячу раз согласен, - это чужое…То есть он был примером того давно известного, что «между правдой и матерью я всегда выбираю мать». Это то, без чего он не мог оставаться самим собой. - Вы профессионально занимаетесь творчеством отца уже более 10 лет. Несмотря на споры, разность в подходах к изучению наследия Василя Стуса, Ваш труд по достоинству оценивают и специалисты, и друзья отца. В частности, Борис Олийнык сегодня отметил, что Вам удалось в своей многолетней работе избежать главного – чисто сыновнего подхода, когда хочется все причесать, пригладить. То есть напрашивается вывод – если Стус сегодня незаглянцован – это прежде всего, Ваша заслуга и тех людей, кто работает с Вами все эти годы. А если сравнивать во времени - трансформировалась ли основная цель вашей работы? – Тогда, лет 10-12 тому назад, главным было вопреки объективным обстоятельствам и палкам в колеса, которые вставляли и враги и друзья, (неизвестно еще, кто активнее), – обнародовать его творчество. Когда это удалось – главным было отойти, чтобы этим уже занимался кто-то другой. «Работать» со Стусом очень тяжело. Для меня каждое возвращение к Стусу – это возвращение в бедность. Это лживые обещания спонсоров и тех, кто обещал помочь… Но на всем этом ты сильно поднимаешься как человек. Сегодня – именно сегодня, не вчера и не завтра - главное, чтобы люди поняли: мы пришли в жизнь не бороться за какие-то политические идеи, и не важно, кто победит – господин N или господин X, а главное – что мы пришли сюда для того, чтобы быть самими собою. Главная ценность жизни – сама жизнь. Как человек реализует себя, и от этого уже будет зависеть его связь с другими людьми – захотят ли его понять и «прийти» к нему. Стус имел такой магнетизм. Он был настолько мощной и сильной личностью, что объясняет сегодняшний интерес к нему и в Польше, и в России, и во Франции, в Америке и Австралии. Как в 70-х, 80-х, а сегодня, возможно, еще в большей мере, образ Стуса выламывается из такого знакомого многим «хождения строем»: «вы за этого, вы – за другого, а я – за себя». Люди не бывают одинаковыми, потому что каждый имеет право на свои ошибки, на свои прорывы и на свои достижения, хотя они могут быть очень разными. Это зависит в равной степени от генов – от отца с матерью и их системы воспитания. В книгах, которые мы издавали, ставилась сверхзадача: так подбирать тексты, чтобы они помогали людям находить себя, самоутверждаться – то есть делать Стуса актуальным. Кстати, его тексты в этом плане очень благодатны. Экзистенциальный аспект его творчества – когда все проходит на границе: или ты сегодня предашь и получишь все, или все же не предашь и не будешь иметь от этого никаких благ, но это будет путь честного отстаивания себя, своей индивидуальности. Я не думаю, что сегодняшняя жизнь проще той, в которой жил Стус, или сегодняшние обстоятельства проще тех. Думаю, что они даже более сложные – сегодняшние подлость, ложь провоцируют людей к откровенному блядству (не могу подобрать иного слова). Тогда все было гораздо очевиднее. Сейчас это имеет финансовый эквивалент: сделай вот так, и ты будешь иметь это, это и это… Но почему человеку, чтобы сохранить себя и чтоб не бояться смерти в последний момент, нужно сберечь себя целостно? Тут Стус может очень помочь. Это не нужно всем, мне кажется. Но это важно единицам. Но парадокс в том, что именно эти единицы и формируют наш сегодняшний мир. И меня не удивляет поэтому, что Стуса может читать Ющенко и Борис Олийнык – то есть люди с абсолютно разными политическими позициями, но они те, кто в принципе – на самом деле люди. И от таких как они зависит, каким будет лицо того мира, в котором миллионы людей живут без лица – потому что так проще. – В последнее время в культурологических кругах можно услышать тезис о необходимости возродить дух просветительства. Мне кажется, что сегодняшняя деятельность людей, причастных к изданию книг, музеев, передвижных экспозиций, с которыми едут в глубинку – и есть те элементы подвижничества, цель которых – дать знания и достучаться до сердец простых людей. Говоря об этом, я в первую очередь вспоминаю Ваши совместные литературные композиции с Галиной Стефановой. - Было бы очень самонадеянно заявлять, что я работаю в направлении просветительства. Хотя, конечно… Когда я еду выступать в школах, в селах… Я не могу отказать этим людям… После развала империи произошла культурная катастрофа. Имперская культура развалилась, а взамен нее людям предложили эрзац в виде Поплавского и Верки Сердючки. Но сейчас практически в каждой школе есть человек, который пытается идти не в ногу, отстаивает себя как человека – наперекор всеобщему увлечению то ли какой-то политической тенденцией, то ли какими-то новыми веяниями, то ли каким-то политиком. Если есть в Украине 3-4 человека, которым наши выступления помогли поверить в себя, думаю, что мы с Галей недаром совершили эти несколько сотен поездок. Я верю, что это люди, которые рано или поздно выбьются в лидеры, и будут по-другому формировать наш мир. Просветительства же в том значении, как это было в 19 веке – нет, конечно. Сегодня есть масса изданий, есть технологии формирования массового сознания, массового общественного мнения – такого или иного. Есть технологии, которые позволяют скрывать абсолютное невежество кандидата в президенты, например. Но все же на уровне жизни, на уровне бытия человека все это формируется не очередным бессмысленным законом или не теми обстоятельствами, какому чиновнику и какую взятку нужно дать. Личность проявляет себя, например, когда молодой человек знакомится с девушкой. Будет ли он ее насиловать или будет ее любить и добиваться ее любви? И если есть возможность влиять на то, чтобы количество таких мужчин увеличить хотя бы на один процент, то я думаю, что ради этого процента стоит работать.
|
|
За предвыборной суетой и революционной ситуацией прошли мимо внимания общественности два события: 15-летие перезахоронения Василя Стуса, Олексы Тихого и Юрия Литвина и открытие в Киеве филиала Горловского музея Стуса. Горловка – это Донецкая область, так называемый Центральный Донбасс, если кто не знает.
|
Перепечатка, копирование или воспроизведение информации, содержащей ссылку 
|
|